Вернулись домой лишь к обеду.

— Не надо было слушать врачей! Если бы я раньше побольше ходил, был бы давным-давно здоров. Наденька, нога моя в полном порядке!

Надежда Михайловна начала накрывать стол к обеду, а Бутлеров вытянулся в кресле.

— Хочется подремать. Наденька, прошу тебя, сходи к амбарам и посмотри, как идет строительство. Сегодня не успел туда зайти.

Надежда Михайловна вышла и тихо прикрыла за собой дверь. Бутлеров закрыл глаза и задремал, но вдруг что-то будто взорвалось в его груди. Страшная боль пронзила его, голова закружилась, на грудь давила страшная тяжесть. Он застонал.

Услышав стоны, в комнату вбежал старый Яков и начал беспомощно суетиться.

— Яков, мне плохо. Перенеси меня в спальню. Ох, голова… Принесите льда…

Боль становилась невыносимой. Надежда Михайловна принимала все меры — горячие ванны для рук, аммиак, эфир… Но все было напрасно. Боль на мгновение стихала, чтобы тут же вспыхнуть с новой силой. Больной задыхался. Надежда Михайловна в отчаянии смотрела на него, не зная, что делать.

Больной тяжело застонал и пошевелился, пытаясь повернуться на другой бок. Надежда Михайловна осторожно подняла его голову, чтобы подложить подушку. Внезапно судорога исказила лицо Бутлерова, и голова безжизненно опустилась на ее руки. Все было кончено. Приехавший врач мог только констатировать смерть от эмболии: от ходьбы тромб в ноге сдвинулся с места, распался на части, и они привели к закупорке кровеносных сосудов.

Сверкнула молния, и гром прокатился над землей. Начиналась буря… Природа словно оплакивала того, кто так страстно любил ее и посвятил всю свою жизнь раскрытию ее тайн. Скончался один из гениальных русских химиков [179] .

АДОЛЬФ БАЙЕР

(1835–1918) 

Приближаются сумерки. Весенний ветер становится все холоднее и холоднее. По опустевшим улицам Мюнхена, не торопясь, идут профессор Байер и его ассистент Рихард Вильштеттер. Увлеченные разговором, они иногда останавливаются, жестикулируя, что-то объясняют друг другу и двигаются дальше.

Профессор Байер — среднего роста, поседевшие волосы аккуратно подстрижены, в синих глазах — юношеский блеск.

Вильштеттер время от времени потирает рукой лоб — признак того, что он чем-то обеспокоен. Уже больше часа разговаривают они с профессором, а перейти к главному никак не удается.

— Профессор Байер, — нерешительно начинает Вильштеттер, — приближается ваше семидесятилетие. Мы собираемся устроить торжественное чествование. Кроме того, ваши ученики занялись подготовкой издания полного собрания ваших сочинений.

Байер останавливается и удивленно смотрит на собеседника.

— А что же взял на себя эту нелегкую задачу?

— Несколько человек — Гребе, Фишер, Либерман… Хотелось бы, чтобы туда вошел краткий очерк о вашей жизни и деятельности. — Вильштеттер, помолчав, продолжает: — Никто лучше вас этого не сделает. Мы все просим вас написать воспоминания о своей жизни.

Байер задумывается, потом в комическом отчаянии прижимает руку к груди:

— Писать воспоминания! Да это настоящая инквизиция! Нет, эта идея неосуществима.

Они пересекают площадь и выходят на улицу Арцисштрассе, на углу которой находится дом профессора Байера. В запущенном саду, поросшем бурьяном, прыгают черные дрозды.

— Мои друзья уже проголодались! — Байер с нежностью смотрит на птиц. Попрощавшись с Вильштеттером, он входит в дом. Из окна кабинета бросает горсть зерен дроздам, затем закрывает окно и, облокотившись на подоконник, возвращается мыслями к разговору с Вильштеттером.

«70 лет! Как быстро они пролетели! Ну, с чего бы я начал?» Байер берет лист бумаги, присаживается к столу и выводит первые строчки.

«Воспоминания о моей жизни. 1835–1905.

Я, Иоганн Фридрих Вильгельм Адольф Байер, родился 31 октября 1835 года в Берлине, Фридрихштрассе, 242…»

Перед глазами ученого одна за другой встают картины его детства.

…Вот обширный деревенский двор в Мюльгейме — маленькой деревушке, расположенной юго-западнее Берлина, где жил его дед. Каждое лето маленький Адольф приезжал сюда вместе с сестрами Эммой и Кларой. Дети бегали по лугам, ловили бабочек, жуков, а найдя выпавшего из гнезда птенца, мчались показать его матери. Мать рассказывала им, как птицы заботятся о своем потомстве, как они высиживают птенцов, как кормят их… Адольф любил слушать эти рассказы, они пробуждали у него интерес к природе. Он начал собирать коллекции насекомых, растений, минералов.

Потом профессор Байер вспоминает дом другого деда, отца матери. Здесь, в одной из комнат на втором этаже, Адольф хранил свои гербарии и коллекции насекомых и минералов. Он с удовольствием подолгу оставался один, рассматривая новые образцы растений или насекомых. Он не торопился спускаться в гостиную, где его дед, писатель Юлиус Хитциг, часто устраивал многолюдные литературные вечера. Здесь собирались самые выдающиеся представители немецкой литературы и искусства того времени.

Счастливые дни детства Адольфа Байера были омрачены большим несчастьем — во время родов умерла мать. Старший из детей, Адольф, сильнее других чувствовал тяжелую утрату и был безутешен. При мысли, что никогда уже мама не поведет его по цветущим лугам, не будет рассказывать чудесные истории о растениях и животных, восьмилетний мальчуган испытывал приступы недетского отчаяния.

Воспитанием детей теперь занимались гувернантки и учителя.

Отец, специалист по геодезии, большую часть года проводил в путешествиях. По возвращении он некоторое время жил дома, а потом вместе с Адольфом отправлялся в Мюльгейм.

Каждый раз отец привозил деду книги, и Адольф запомнил одну из них, потому что именно с нее начался интерес к химии. Подавая книгу, отец сказал:

— Написана каким-то профессором химии Либихом. Автор утверждает, что если удобрять землю минеральными солями, то урожаи станут значительно лучше.

— Интересно, — ответил дед. — Это, пожалуй, надо проверить.

Адольф попросил у деда книгу, прочитал ее и решил ставить свои опыты. Он посадил финиковые косточки в горшках с землей и ждал, когда появятся ростки. Когда появились первые побеги, Адольф приступил к опытам. Растение в одном горшке он поливал раствором поваренной соли, в другом — молоком, в третьем — водой.

Заметив интерес сына к экспериментам, полковник Байер подарил Адольфу в день его рождения книгу Штокгарда «Учебник химии». Вскоре после этого в крохотном коридорчике перед спальней Адольфа появились пробирки, колбы, ступки, штативы, реактивы…

Прочитав книгу, Адольф захотел сам поставить описанные в ней опыты, но исследовательская работа требовала «средств».

Каждую субботу он получал 15 пфеннигов на сладости. Теперь Адольф экономил каждый пфенниг и, скопив небольшую сумму, покупал необходимые химикаты. Временами опыты не удавались, но Адольф упрямо повторял их, меняя каждый раз условия. Эти первые опыты принесли первые успехи, хотя они остались науке неизвестными. Однажды Адольф, работая с растворами соды и сульфата меди, получил светло-синий осадок. Через десять дней на дне сосуда появились синие кристаллы. Адольф установил, что в них содержатся натрий, медь, углекислый газ и вода. Описания подобного соединения он не нашел ни в одном справочнике. Не смог ответить на этот вопрос и профессор Эйльгард Митчерлих, друг его отца.

— Эта соль неизвестна, — сказал Митчерлих, рассматривая синие кристаллы. — Опиши мне точно условия, при которых ты получил ее.

Адольф рассказал. Митчерлих просмотрел книги и справочники, но такой соли не нашел. Это открытие юного исследователя оставалось неизвестным науке до тех пор, пока три года спустя эта же соль (двойная соль — карбонат меди и натрия) не была получена и описана другим исследователем — Струве.

В гимназии учитель Шельбах, отличный математик и физик, преподававший также и химию, активно поддерживал интерес Адольфа к физике и химии. Мальчик учился с исключительным усердием, поэтому Шельбах сделал его своим помощником в химической лаборатории. Адольф с удовольствием проводил демонстрации опытов в аудитории, по еще важнее для его становления как химика имели опыты, которые он проводил в своей домашней лаборатории. Прочитав руководство по органической химии Вёлера, Байер еще больше увлекся интересной, загадочной и малоизученной областью науки — химией. Теперь Адольф приступил к более сложным опытам. Часто по дому разносился неприятный запах, родные выговаривали ему, а сестры шутили: