Калоян Манолов

ВЕЛИКИЕ ХИМИКИ

Т. 2.

3-е изд. испр., доп

СТАНИСЛАО КАННИЦЦАРО

(1826–1910) 

В тишине внезапно и зловеще прогремели выстрелы, потом послышался конский топот: полицейский патруль не впервые нарушал тишину маленького городка.

«Опять гонятся за каким-нибудь бунтарем», — подумал Станислао и закрыл глаза, но уснуть не смог. Ему показалось, что в дом кто-то вошел. Он напряг слух: дверь соседней комнаты отворилась, за стеной кто-то шепотом заговорил. Станислао поднялся, на цыпочках подошел к двери и замер прислушиваясь.

— Твой поступок граничит с безумием, Антонио. Подумай только, какой опасности ты подвергаешь себя и нас. Куда тебя ранили?

— В левое плечо. Пустяки, просто царапина. Но мне придется остаться здесь на несколько дней. Спрячь меня куда-нибудь.

— О, святая мадонна, только бы Мариано ни о чем не догадался!

Станислао узнал голос матери. Она тихо говорила с дядей Антонио Ди Бенедетто. Сердце Станислао учащенно забилось.

— У вас самое надежное место. Никому и в голову не придет, что в доме шефа полиции Мариано Канниццаро прячется революционер. Здесь я в безопасности, дорогая сестра. Зажги свечу, я поднимусь на чердак, там, пожалуй, я устроюсь на время.

— В тюрьме устроишься, а не у меня! — гневно загремел проснувшийся отец. — Воображаешь, что вы победите? Нет, путь, по которому ведет вас Джузеппе Маццини, кончится виселицей.

— Послушай, Мариано, — голос Антонио звучал уверенно и: твердо. — Разве ты не итальянец, не патриот своей страны? Настоящий итальянец хочет видеть свою родину свободной и единой. Мы боремся за воссоединение Италии и мы добьемся успеха!

Станислао затаил дыхание. Дома часто говорили о маццинистах [1] , об организации «Молодая Италия». Неаполитанский король Фердинанд II Бурбон жестоко расправлялся с революционерами. Правда, шеф полиции в столице бывшего Сицилианского королевства — Палермо — был настроен либерально, но узнай об этом в Неаполе, ему бы не сносить головы. Мариано Канниццаро горячо любил родину и ненавидел Бурбонов, но разве мог он позволить прятать в своем доме революционеров?

И вдруг Станислао отчетливо услышал, как отец тихо сказал:

— Ладно, сейчас не до дискуссий. Веди его на чердак, а я отправляюсь спать. И помните: я никого не видел и ничего не знаю.

Станислао воспринимал развивающиеся в Италии события по-своему. Конечно, он ненавидел австрияков, оккупировавших его родину и безжалостно грабивших ее богатства. Конечно, в душе он был на стороне отчаянных карбонариев, сражавшихся в партизанских отрядах. Но даже говорить об этом вслух было очень опасно. Гораздо спокойнее было рассуждать о Вергилии, Таците, Данте и не касаться политических тем.

В школе Станислао знали как способного ученика. Ему одинаково легко давались и литература, и математика, и история… Любознательность и широта интересов отличали его и на медицинском факультете университета в Палермо, куда он поступил в 1841 году. Наделенный незаурядными способностями и упорным характером, он прекрасно усваивал материал и был надеждой профессоров. Станислао не ограничивался занятиями по медицине, он посещал также лекции по литературе и математике.

Большое влияние на молодого Канниццаро оказал профессор Микеле Фодера, который преподавал в университете физиологию и занимался изучением нервной деятельности человека. Эта проблема заинтересовала Канниццаро, и он начал совместную работу с профессором, пытаясь найти возможность распознавания двигательных и сенсорных нервов. Его опыты на морских свинках, мышах и собаках дали большой и ценный материал. Станислао работал в лаборатории профессора, но очень часто переносил свои исследования домой, поскольку в университете не было места для подопытных животных. Молодой ученый сформулировал новое оригинальное мнение по занимавшему его вопросу. Свой доклад он читал на конгрессе в Неаполе в 1845 году.

Итальянские ученые с интересом выслушали 19-летнего Канниццаро. Конечно, как и следовало ожидать, оказалось, и немало противников. Некоторые ученые утверждали, что его выводы недостаточно обоснованы, что не хватает целостной экспериментальной проверки.

До известной степени противники молодого ученого были правы. Сам Канниццаро понимал, что существенную роль в физиологических процессах играют химические превращения веществ в живом организме.

— Придется проводить опыты комплексно, — решил Канниццаро. — С одной стороны, физиологические исследования, с другой — химические.

— Может быть, стоит провести все исследования заново, но при этом обратить особое внимание на химические изменения, — посоветовал ему физиолог Мачедонио Меллони [2] , с которым Станислао познакомился в первый же день конгресса. Они быстро сблизились и теперь обсуждали интересующие их проблемы как старые друзья.

— Вы правы, Меллони. Нужда в таких исследованиях велика, но, к сожалению, у меня слабая подготовка по химии. В Палермском университете ей уделяют мало внимания, да и лаборатория там очень маленькая.

— На мой взгляд, вам следует самым серьезным образом заняться изучением химии.

— К сожалению, в Палермо это невозможно.

— Но разве университет существует только в Палермо? Поезжайте в другой город. Я мог бы порекомендовать вас Рафаэле Пириа [3] .

Осенью 1845 года Канниццаро уехал в Пизу и поступил ассистентом в лабораторию Пириа. Теперь молодой сицилиаиец мог целиком посвятить себя химии. По утрам он слушал лекции по органической и неорганической химии, а после обеда проводил опыты в лаборатории. Станислао сосредоточенно наблюдал за работой учителя — известного экспериментатора. Пириа ежедневно в течение восьми часов проводил свои исследования салицина, аспарагина, популина и некоторых производных нафталина. Работал он с исключительным мастерством и педантичной аккуратностью. Если Пириа приходилось покидать лабораторию раньше обычного времени, он оставлял за себя Канниццаро, который должен был закончить анализ или приготовить реактивы и приборы для следующих опытов. Станислав выполнял наставления учителя с той же педантичностью.

Зато вечером, закончив работу, Пириа преображался. Он удобно усаживался в кресло и начинал задушевную беседу со своими ассистентами — Станислав Канниццаро и Чезаре Бертаньини [4] . Канниццаро испытывал большую привязанность к своему учителю, хотя характер у него был не из легких, но главное — у него он научился любить химию.

Прошли два года пребывания Канниццаро в Пизе. За это время окрепла его дружба с Чезаре Бертаньини. Оба страстно любили химию, вместе строили планы на будущее. И поскольку оба они были молоды, в эти планы входили не только научные исследования. Нередко в их разговорах упоминалось имя Анжелины, в которую был влюблен Станислао.

В июле 1846 года двадцатилетний Канниццаро поехал в Палермо повидаться с родителями и сестрами, намереваясь осенью вернуться в Пизу. Однако последнему не суждено было осуществиться.

Сильная засуха 1845 и 1846 годов вызвала в Италии экономический кризис. Маццинисты использовали недовольство широких народных масс, чтобы снова начать борьбу за воссоединение Италии, за свержение власти Бурбонов. Пылкий Канниццаро, забыв лабораторию в Пизе, стал первым помощником Антонио Ди Бенедетто. Тайные сходки, торжественные клятвы в верности родине…

Двенадцатое января 1848 года. Первыми начали стрелять на баррикадах в Палермо.

— Да здравствует Сицилия!